Знаменский Анатолий - Осина При Дороге



АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЗНАМЕНСКИЙ
ОСИНА ПРИ ДОРОГЕ
1
Дорога в этом месте делилась. Серая лента асфальта, натёртая скатами до влажного, смоляного блеска, попрежнему уходила прямо, по сухому, открытому и до желтизны выгоревшему за лето гребню, а узкий гужевой просёлок — две затравеневшие колеи — свиливал вправо по скату, в зеленеющую, широкую низину: там, за далёкими купами старых деревьев, угадывалась яркозелёная, ещё не тронутая увяданием речная пойма.
Машинапопутка покатилась дальше, на взгорок, а Голубев прощально махнул водителю, отряхнул пыль с рукавов и коленей и сошёл с твёрдого асфальта на мягкую полевую дорогу. У придорожного столба постоял, думая о том, что привело его сюда, рассеянно достал надорванную пачку сигарет и почти машинально закурил, медленно, по буквам вбирая в себя чёрную надпись на жёлтой, запылённой жестянке: «X. Весёлый 2й».
Хутор Весёлый… Наконецто!
Голубеву в жизни приходилось много ездить. За десять лет журналистской работы исколесил он добрую половину России и Казахстана, был на Алтае и под Семипалатинском, повидал шахтёрские города за Ростовом, знал немало станиц здесь, на Кубани.

В иных местах случалось ему бывать дважды и трижды. В этом же глухом, предгорном хуторке Голубев никогда не бывал и тем не менее с детских лет знал о нём и всегда помнил, считая, что рано или поздно должен побывать здесь.
Хутор Весёлыйвторой…
Голубев ещё раз оглянулся на придорожный столб с табличкой, будто желая убедиться, что здесь именно то место, и, натянув дорожную кепку поплотнее на лоб, тронулся медленным, раздумчивым шагом по двухколейному просёлку в низину, где скрывалось близкое селение.
Стоял август, земля поспела.
Вокруг тонко звенела удивительная горная тишина, и в этом мире, лишённом привычного городского шума и грохота, он, городской человек, вдруг почувствовал себя глухим. Тишина закладывала ему уши, а мир оказался лишённым не только звуков, но и точных названий. Были вокруг какието деревья, группами и в одиночку по зелёной траве, было множество белых, синих и жёлтых цветов, пролетела и пискнула даже какаято безымянная пичуга, но Голубев, оказывается, не знал за ними никаких особенностей и не мог бы ничего сказать, кроме того, что вокруг просто деревья, просто цветы и травы, и вообще — природа. Его охватила странная немота…
Извилистый просёлок обводил его краем растоптанного телятами болотца, и к ногам виновато склонялись какието розоватые стрелки соцветий, но как назывался этот стрелолист — осока, куга, камыш? — он не знал. Над кулигами разжиревшей водяной зелени — ряска, что ли? — топорщились тяжёлые плюшевые чекуши, Голубеву всё время хотелось притронуться к ним руками, и он мог бы дотянуться до них, но удерживало странное чувство немоты и неуверенности — нельзя же в самом деле взять в руки то, что не имело названия. Трава, подросшая на лугу после июньских покосов, тоже както называлась, и Голубев пытался вытряхнуть из глубин памяти забытое слово, но чтото мешало, и он испытывал от этого странное беспокойство.
Только нырнув с солнцепёка в прохладную тень какихто придорожных ветвей, он вздохнул с облегчением. Раскидистые ветки будто напоказ вывесили перед ним гирлянды крепких, намертво впаянных в рябые чашечки, зеленоватых и неспелых ещё желудей. Это были дубы, но опятьтаки какието странные, с мелким, продолговатым листом, и у них были, наверное, какието особенности и местное название, которого он тоже не знал. Голубев пригнул ближнюю дубовую ветку и сорвал на всякий случай несколько желуд



Содержание раздела